Роберт Джордан — «Око мира”

На столе лежит кирпич, книжка Бобби Джордана, 

 Если муха, муху бей, прямо этой глыбой.

Когда-то давно, во времена до рождества Джонни Толкина, сказки были короткими и со смыслом. Типа „Колобка“ или „Репки“. Рассказывали сказки детям, чаще внукам, перед сном, чтобы те поскорее засыпали и снилось им что-нибудь хорошее, лисичка с зайчиком или внучка с жучкой. Колобка чаще рассказывали мальчикам, чтобы опасались ходить куда попало по улицам, а то попадется какая-нибудь лисичка, понаехавшая по лимиту с криворожья, оплетет сладкими речами, а потом сожрет сыночку вместе с московской пропиской и хрущевкой в Бирюлево. Репку девочкам, намекая, что засиживаться особо нечего в девках, а то вырастет большая-пребольшая, потом будут проблемы, даже бабка с дедом и те могут не помочь со своей житейской мудростью и пенсиями в виде приданого.

Но потом стали рождаться у Толкина гиперактивные детишки, вместо того, чтобы засыпать под колобка, они задавали вопросы. „А чо за дед, чьих он будет?“ И приходилось отвечать, что дед из старинного рода, внебрачный племянник незаконнорожденного двоюродного брата принца из далекой страны Эдорас. „А бабка чо такая страшная и косорукая? И вообще, чо у нее с ушами?“ В крови у бабки намешано много разного, руки у нее от таджикского прапрапрадедушки такие кривые, заточены исключительно под совковую лопату. А уши такие странные оттого, что ее прапрабабка как-то заснула пьяная под кустом и вернулась только через три дня. А потом понесла. Какую-то пургу о том, что ее опоили молоком рогатой жабы темные эльфы и она ничего не помнит. Но после того, как проснулась, что-то в ней изменилось, какой-то зуд и насекомые в нижней части живота, а еще тошнит по утрам. А вскоре у нее родилась дочурка с острыми и мохнатыми ушами. Детишкам нравились сказки Толкина, он стал их записывать, а потом решил монетизировать. Так и родился жанр фэнтези.

Джордан не стал выдумывать ничего нового, пошел чисто каноническим путем. Берем трех пацанов неясного происхождения и пусть они куда-нибудь идут. А чтобы не лень им было идти, пустим по следу слуг темного властелина с большими зубами и страшными когтями как у Ольки Бузовой. И надо бы какую-то охрану что-ли пацанам, а то ведь эти чудовища быстренько сожрут малохольных. Или не сожрут, а еще хуже, научат плохому. В охрану пару боевых ведьм с косами. Одну с русой косой, другую с черной. И платья цветастые у обоих в пол. И чтобы пахло от обеих хорошо и знакомо. Шанелью, намекающей на шанс. А еще рыцаря бледного с усталым взглядом. Чтобы между ног у рыцаря свисал до земли. Оставляя при ходьбе борозду на земле. Меч двуручный. А пацанам всем по инструменту. Вот этому рыжему долбасу баян, румяному блондину балалайку, а чернявенькому и кучерявенькому скрипочку. Чтобы по пути концерты давали с большим успехом. Жрать то нужно что-то.

Где-то на самом краю Запустенья, за далекими Мордором и Башкортостаном, на восточной границе Магаданской области будет цель похода. Кособокая избушка. А внутри баня со здоровой кадушкой. А в кадушке той бурлит брага пенная. И как дойдут они туда, нужно будет каждому из пацанов нырнуть в кадушку. И один из них вынырнет принцем света, а остальные просто пьяные. Что тоже неплохо, на халяву то. На пути, конечно, ждут героев наших испытания всякие и соблазны. То насекомые какие мелкие атакуют, то вскочит на самом неподходящем месте розовый прыщ. Но ведьмы то не зря с ними, оберегут от хвори разной, та что постарше лечит душевные болезни затрещиной, а что помладше залижет телесные раны. А рыцарь все время в дозоре, не ест, не спит, грызет постоянно семки и курит, нервный весь такой, как и все закодированные.

Книжка, конечно, толстовата. Очень много подробностей, которые вроде бы как и не нужны. Спасибо, конечно, товарищу Джордану хотя бы за то, что не стал в подробностях описывать отличия между листом березы и листом ольхи. Хотя там еще 13 томов впереди, возможно все еще будет. Вообще-то книжку стал читать потому, что вроде как вышел первый сезон сериала и хотелось перед просмотром ознакомиться с первоисточником. А то посмотрел тут сериал „Основание“ и почувствовал себя полным дебилом. Совсем я и не понял о чем написал Азимов. Даже перечитал. Дебилом себя чувствовать продолжил. Так и не понял что общего между книжкой и сериалом. Вот теперь перед сериалом обязательно первоисточник. В целом, для фэнтези, Джордан написал не так уж и тягомотно, хотелось бы, конечно хоть капельку юмора. А может там и был юмор, только я не понял всей тонкости. Теперь посмотрю сериал, а там, глядишь, захочется прочитать вторую серию.

Бернар Вербер — «Ящик Пандоры»

Когда-то давно, не помню точно когда, скорее всего еще в прошлом веке, я выступал в высшей лиге большого секса. Был таким немножко левым нападающим. Или попадающим. Столько лет прошло с тех пор. Или веков. Почти ничего не помню. Кроме главного финта. Главным приемом в этой бесконечной гендерной битве была, конечно же, езда телочкам по ушам. Рецептов лапши было много, где-то нужно было добавить побольше цинизьму, а где-то, наоборот, романтизьму. В зависимости от того, насколько широко раскрыт в припадке наивности рот пациентки. Но один способ работал практически всегда. Это карма из прошлой жизни.

Ну вот, например. Лапша под романтическим соусом. В прошлой жизни я был бедной крепостной крестьянкой, белошвейкой, сидела я себе такая у окошка и вышивала гладью. А ты была барином-самодуром, вечно пьяным и провонявшим табаком и козлом. И вот как сейчас помню, иду я такая по цветущему лугу, нюхаю цветы, никого не трогаю, мечтаю о конюхе Афанасии. И тут ты скачешь навстречу на гнедом жеребце, увидел меня, остановился, слез с лошади и давай хватать меня за всякие мягкие выпуклости. А потом завалил меня на спину, скатина такая, задрал подол и сорвал нежный цветок, растущий у меня, ну сама знаешь где. А я потом пошла к обрыву, привязала на шею камень и как прыгну. Не перенесла позора. Чувствуешь теперь, что ты просто должна искупить этот свой грех передо мной из прошлой жизни? Три раза, не меньше.

Или вот еще такая. В предыдущем своем воплощении я был полевым цветком, растущим у дороги. И вот как-то рано утром я раскрыл свой бутон навстречу утренним лучам солнца и стал ждать, когда же прилетит мохнатый шмель, приземлится на меня и будет долго-долго шурудить всеми своими шестью лапами мой пестик. И тут я увидел тебя. Это точно была ты, с прошлой жизни ты почти не изменилась. Ты была кобылой. Шла по дороге запряженная в телегу и совершенно не смотрела под ноги. В смысле, под копыта. И так, походя, наступила на меня, даже не извинившись, втоптала меня в землю. А потом ты шла обратно и в этот раз все было еще хуже, ты просто меня сожрала. Так вот и закончилась моя короткая жизнь, не дождался я своего шмеля. Чувствуешь за собой кармический долг? Если его не искупить прямо сейчас, в следующей жизни снова будешь кобылой.

Когда я читал эту книжку, я почувствовал себя вот такой кобылой, которой ездит по ушам господин Вербер. Вроде и понимаешь, что фуфло, а слушаешь, как дурак. Интересно же про прошлые жизни. Причем, чем дальше, тем толще становились партизаны. Где-то к концу первой четверти книги автор загнал в себя в угол, выложив все вменяемые мысли, что были у него в голове. Но нужно было писать дальше, кому нужна книжка в 100-150 страниц. И тут сработал эффект Бендера, когда он рассказывал о будущем Васюков. То бишь останавливаться нельзя, на маленький бред нужно взгромоздить бред побольше, потом еще и еще больше, останавливаться нельзя, градус понижать тоже.

Изредка Вербер разбавляет повествование статьями из википедии в собственной эпатажной переработке, примерно как распалившийся оратор периодически прикладывается к графину с водой, дух перевести. А потом начинает бредить с новой силой. Я все ждал, что он напишет, что сотворение мира это тоже дело рук его главного героя. В самой первой его жизни. Но то ли автору не хватило духу, то ли редактор все-таки притормозил его вовремя, до сотворения мира дело не дошло.

Пару лет назад я смотрел одну кинищу, вернее сериалищу, снятую сестрами Вачовски, теми самыми, что когда-то были братьями. Там группа людей, представляющих все цвета ЛТБТ и ТД была настолько связана духовно, что один мог вселяться духом в другого в нужный момент. Ну, к примеру, если нужно было отвесить люлей кому-то, звали корейскую каратистку, а если кого-то пришить, немецкого бандита с русскими корнями. Вербер явно идейку своровал, даже развил, используя в подобных целях прошлые воплощения. Я бы на месте сестер, то есть братьев, предъявил. И что самое обидное, я ведь всегда любил книжки Вербера, в них был и сюжет интересный и особый дух. Галльского петушка, что ли. А тут такое. В конце мне даже показалось, что он сам понял, что-то не то и решил сворачивать лавочку. Поэтому и концовка получилась слегка странная.

Джеймс Баллард — «Суперканны»

Детство я провел в глухой деревне в ближнем Подмосковье. Единственным развлечением было рисовать струей замысловатые фигуры в дорожной пыли. Очень хотелось изобразить идеальный круг, будто от приземления летающей тарелки. Но в самый ответственный момент происходил конфуз, над головой раздавался гул заходящего на посадку в Шереметьево самолета, я задирал голову посмотреть, и вот рука уже дрогнула и шедевр безнадежно испорчен. Но на летчиков я не обижался, наоборот, завидовал им. Они же такие герои и красавцы в этой своей форме, им же небось любая девка сразу покажет сиськи, стоит только попросить, даже Танька соседская. А мне вот показывать отказывается. Ну ничего, вот выучусь на летчика, тогда поглядим еще. Будет упрашивать посмотреть, а я гордый такой откажусь.

Баллард, наверное, тоже мечтал стать летчиком и у него, ровно как и у меня, не сложилось. Тогда он решил сделать летчиком героя своего романа. Ну не совсем уж летчиком, так, что-то вроде нашего Якубовича, и по возрасту тоже. Герой этот летал на какой-то мудреной педальной конструкции из фанеры, говна и палок, что гордо обзывал аэропланом. Но в какой-то момент нога бойца педаль крутить устала и гордая фанерная птица шмякнулась об землю, развалившись на куски. Пилот тоже пострадал, набил шишку на лбу и что-то такое хрустнуло в коленном суставе.

И привезли его в ближайшую сельскую больничку где-то на йоркширщине, в глубинке. Тут и сработала магия профессии. Узнав, что в палате № 6 лежит настоящий летчик, женская часть персонала больнички выстроилась в колонну по одному на входе. Позырить на чудо чудное. А подходя по очереди к койке, девки рвали халатик на груди с криком «Ой, какой хорошенький». Пациента достали, он заорал нечеловеческим голосом «Эй ты, да, вот ты, страшненькая с нулевым номером, подь сюды, стану на тебе жениться. А раз уж ты моя жена, будь добра оградить меня от всех этих хабалок». Ну и женился. Джентльмен обещал, джентльмен сделал.

Где-то через месяц выяснилось, что жену  зовут Джейн, по специальности она педиатр и скоро она едет по комсомольской путевке работать на чужбину, аж во Францию, в славный город Канны, не хочется, но надо, кончились во Франции свои педиатры. Престарелый пилот решает тоже смотаться на море, помочить в соленой водичке свою коленку. А чего, халява же, жилье за счет жены, не все включено, конечно, но вроде завтраком кормить обещают. Опять же, английские ученые выяснили, что спать с женой моложе тебя на 30 лет намного полезнее для старческих костей, чем со штурвалом от аэроплана.  И вот наша парочка приезжает на курорт. И тут начинается страшное. Номер не убран, минибар сиротский, да еще в этом бунгало раньше жил бывший местный педиатр. Педиатры вообще страшные люди, но этот вообще самый из самейших. Он по слухам был бывшим любовником молодой жены нашего героя. А потом еще и поехал крышей, взял ружье и с криками «Нас пъедали, это тебе, падва, за Бубу Кастогского» перестрелял половину местных постояльцев.

Дальше еще страшнее. Оказывается, в соседских домишках проживает сплошная бизнес-элита, куда ни плюнь попадешь в какого-нибудь топ менеджера, если не попадешь в Миллера, то уж в Сечина точно. И все такие расфуфыренные и утонченные, если не знаешь, кто такой Ван Гок или хотя бы Харя Эпштейн, то и не подходи. Малолетняя баба нашего летчика сразу слетела с катушек, начала ширяться, завела себе лесбийскую подружку и переехала к ней жить, оставив авиатора в одиночестве. И тот от безделья пошел знакомиться с местной элиткой. Оказалось, под модными пиджаками скрывается обычная гопота, в чем лично я, в общем-то и не сомневался. Телевизор смотрю иногда, всякие там форумы и саммиты, не говоря уж про заседания правительства и госдумы. Свибловские отдыхают и нервно курят в уголке.

Развлечений у местных авторитетов было два. Или собраться толпой и с помощью бейсбольных бит показать гастарбайтерам кто хозяин на районе. Или завалиться в общежитие кулинарного техникума и соблазнить на перепих по-быстрому понаехавших провинциальных малолеток обещанием показать доллар. И летчик вроде как втянулся потихоньку. А дальше я не расскажу, там вообще все становится еще ужаснее. И все больше похоже на другую книжку Балларда «Кокаиновые ночи». Это я только потом в википедии прочитал, что роман «Суперканны» это переосмысление Баллардом «Кокаиновых ночей». Оказывается так можно было, коть каждый год переосмысляй по роману на ту же тему. А вот Булгаков не знал. Все правил и правил «Мастера и Маргариту», пытаясь довести до совершенства. Вместо того, чтобы переосмыслять. Лошара, чо.

Сергей Лукьяненко — «Семь дней до Мегиддо.»

Пару раз в моей жизни случались ужасные косяки. Я начинал читать книжку кого-то из своих любимых писателей и вдруг где-то ближе к середине обнаруживал в себе признаки ясновидения. Я начинал догадываться что же будет дальше. А приближаясь к последним главам я вдруг с ужасом осознавал, что это не ясновидение совсем, просто я уже читал эту книжку когда-то давно, просто забыл об этом. Вот тут становилось стыдно. Не, перманентный алкоголизм это, конечно, смягчающее обстоятельство, но вот времени, так бездарно потраченного во второй раз на одно и то же было жалко. Тогда по совету прапорщика из известного анекдота я стал записывать, чтобы не забыть, то бишь писать рецензии.

Писать рецензии на Лукьяненку сложно, если не вдаваться в подробности сюжета. Даже не так, писать их легко, сложно потом отличить одну от другой. Но я все-таки попробую. Жил-был в Москве обычный такой чувачелло, никого не трогал, починял примус. И вдруг оказался в самом центре событий в которых решалась судьба его родного микрорайона. Да что там, префектуры. Не, целого города. А вообще, чего уж мелочиться, целой страны. И раз пошла такая пьянка, то пусть уж планеты. И это только в первой книжке, а на самом то деле галактеко в опасносте. Необычно для Лукьяненко, правда?

Парнишка поначалу очкует, кричит в сердцах «Ну чо опять я то? Чуть что, сразу Косой.» И решает уйти в запой, глядишь, само как-нибудь рассосется. Отправляется за поллитрой в ближайшую пятерочку, идет такой туда, потом такой же обратно, глядь, плачет девочка в автомате. Вся ладная да пригожая, ноги от ушей и глаза огромные такие, где-то между третьим и четвертым размером. Наш герой, ясен пень, мимо пройти не мог. Делает ноги колесом, подкатывает к телычу, сплевывает небрежно так на асфальт сквозь дырку между зубами и начинает светскую беседу. Чо, говорит ревешь и вообще звать то тебя как? Та отвечает, звать Алептиной (или Агриппиной, или Фаиной, вот же склероз, возможно даже Дариной или Миланой), а плачет потому что сердце ее разбито, бывший оказался козлом, поматросил и бросил. Ну и тут дело техники. Пацанчик начинает вешать брошенке про клин клином вышибают, про файв баттлз оф портвейнс в пакете из пятерки, обалденнейший флет прямо тут за углом, родителей вовремя отъехавших на виллу в Каннах, про белый лексус и 25 сантиметров.

Алептинка девка неопытная, три дня только как сошла с поезда из Зажопинска, ну поплыла конечно от свалившегося на нее счастья, но совсем голову не потеряла. Была хоть и молодая, но вострая. Как говорила моя бабка «Эвона какая ловкая, на колу дырой вертит». Решила брать быка за рога. Ну, не быка, конечно, и не за рога. А поутру они проснулись, кругом помяты простыни. А Алептинка опять плачет. Все вы, говорит, мужики одинаковые. Вот и ты тоже, гад, ночью меня Манькой называл. Герой наш не помнит, конечно ничего, но на дешевую разводку повелся. Я не такой, говорит, я женюсь. И тут в дверь дын-дын дын. И голос такой жуткий «Отдай Алептинку, сволочь.» Смотрит в глазок, а там что-то такое страшное, зеленое и явно инопланетное, похожее на внебрачного сына магистра Йоды от клингонской принцессы. Герой наш сначала собирался как обычно напустить в портки от волнения, но потом взял себя в руки и как закричит громогласным фальцетом «Ниииатдааам!». А зеленый отвечает, что все, Земле вашей теперь кирдык, а виноват будешь ты. И тут бац, конец первой главы.

Ну и что остается пареньку? Только спасать вселенную. Чем он и занимается оставшиеся 48 глав. Мочит инопланетных гадов из верной рогатки. Иногда только басурманы начинают одолевать и герой уже при смерти смотрит в бездонное Московское небо, думая что жизнь прожита хорошо, жалко вот только в комсомол не вступил. Но тут вовремя появляется стайка родных таких московских голубей, тужится и прицельно попадает пацанчику прямо в пасть элексиром бессмертия. И он такой снова подскакивает на ноги, чувствуя приятную гибкость в теле и давай опять крошить неприятеля в мелкий винегрет. В общем, все умерли, и герой наш садится усталый на вечный бордюр от Собянина, утирает пот подаренными на удачу Алептинкиными стрингами. Открывает Казбека пачку, закуривает и вздыхает тяжело, понимая, что выиграно только одно сражение, но главные битвы еще впереди.

Ну вот, вроде более-менее описал сюжет, теперь уж точно не забуду. Стыдно, конечно, что столько спойлеров понаписал, а что делать, как еще бороться со склерозом.

Очень много лет назад, когда пепси-колу еще продавали под названием «Байкал», у меня внезапно закончилась школа и нужно было куда-то идти учиться. Купив пару стаканов семечек, я сел на лавку у подъезда и стал размышлять, кем бы я хотел стать больше, космонавтом или брачным аферистом. Поддавшись давлению советской пропаганды, подумал, телочки никуда не денутся, а первым делом все-таки должны быть самолеты. И, как дурак, поперся в Московский Авиационный Институт. Все оттого, что не жил по соседству какой-нибудь мудрый старикан, нашедший на дне многочисленных бутылок все смыслы жизни. Он бы подсказал. И не сеяли в соседнем совхозе коноплю, своим волшебным дымком проясняющую мозги подрастающему поколению.

А так бы в антропологи пошел. Закончил бы институт и засел за диссертацию с каким-нибудь красивым названием, вроде «Особенности брожения дрожжей в средней полосе России в зависимости от исходного сырья и близости фляги к печке.» Хотя, что значит засел. Такие диссертации за столом не пишутся. Нужна полевая работа. Экспедиция. Закинул бы в рюкзачок пяток бутылок русской с кепочкой и в глушь, на перекошенном желтом автобусе. Выхожу такой на дальней остановке, там где трава по пояс, а грязь по колено, весело позвякивая бутылками в рюкзаке. Чу, а на лавочке сидит шаман в состоянии второго внимания. Или даже третьего. И запах от него такой родной, веет три года не стиранной тельняшкой, две недели не снимаемыми кирзовыми сапогами, с насыщенными нотками самогонного перегара. Сложный такой купаж.

А лучше бы сразу ведьма, а не шаман. Румяная такая, с косой и сиськами, рвущими на груди пуговицы телогрейки. Чтобы сразу было видно, она мой враг, которого срочно нужно завалить. На спину. В ближайшую копну. И прижать как следует к земле, и долго-долго с нею бороться. Пока не обмякнет расслабленно и не прошепчет на ухо, что теперь она мой союзник. Но надеяться на встречу с ведьмой на автобусной остановке наивно, конечно, в те времена все ведьмы работали доярками на скотном дворе. Незамысловатыми движениями туда-сюда тренируя руки, готовя их к гендерным битвам. Поэтому, сойдет и шаман. Похмелю его, выведя из третьего внимания во второе и спрошу «А что, отец, я смотрю ты большой специалист по измененным состояниям сознания. Станешь меня учить обращению с жидкостями и прочими грибами? Поведешь меня по этому сложному пути воена?» А он ответит «А что же не повести то, солдатик, конечно поведу, тем более в рюкзачке твоем кажись еще позвякивает что-то.» И начался бы мой долгий путь шамана. Как у Карлоса. А не эта бессмысленная жизнь инженера в конструкторском бюро.

Карлосу, конечно повезло. Хотя бы в том, что родился он в более теплых краях, где кактусы растут на каждом шагу, грибы хоть и меньше, но много забористее наших мухоморов, а дурман вырастает размером с наш борщевик. Хоть злые языки и говорят, что свинья грязи найдет везде, все-таки стартовые условия играют свою роль. Да и вообще, не все грязь, что ею кажется. Как говорил мой амстердамский гид Костя, употребление это не болезнь и не зависимость, а философия и образ жизни. На что я отвечал ему, что может оно и так, но я лучше буду продолжать бухать, это ближе моему русскому менталитету. А кое-кто из группы туристов вдохновился словами Костяна. Одна романтичная парочка прикупила в ближайшем кофешопе несколько огромных косяков, после чего быстренько свинтила к себе в гостиничный номер, горя глазами и придурковато похихикивая. В надежде с помощью дымка взлететь к звездам прямо из постели. На следующее утро на завтрак они не пришли. Костя позже сказал, что им нужно отдохнуть, взлетели слишком высоко, испугались и наделали в штаны, стираются теперь. А горничные убирают облеванный номер.

Карлос о подобных побочных эффектах умалчивает. И действительно, зачем о грустном. Когда такие глюки. В которых тебе является гоблин с огромной треугольной башкой и спрашивает «Говори, чего тебе надо, собака». И наш дипломированный антрополог с криками «я собака, я собака», скинув портки начинает бегать по округе, задирая лапу на каждый кактус. До тех пор, пока устав, не оказывается в ближайшей канаве в позе собака мордой вниз. Учитель говорит так и должно быть, Карлосу повезло, кактусы любят Карлоса. А потом, с заговорщической улыбкой говорит, что фигня все это, есть вещи и позабористее. И ведет Кастанедыча по грибы. У меня, говорит, свой рецепт, достался по наследству от самого дедушки Хулио, не какие-то там маринованные грузди.

В целом, вся книга посвящена опытам автора с веществами. Причем, в большинстве случаев он ничего не помнит. И спрашивает дона Хуана «А скажи-ка мне, старый хрен, что вообще было, а то ничего не помню и болит у меня в самых неожиданных местах». На что ушлый дедок отвечает, что ничего не было, это Мескалито любил тебя, а не я. Тогда Карлос начинает додумывать, складывать из роящихся в мозгу обрывков воспоминаний картину реальности, такую, что ему самому понравилась бы. Надо же как-то продавать книжку. Продавать пустоту гораздо лучше получается, когда под нее подведена какая-то идея и теоретическая база. А еще лучше мечта. Которая вроде бы и знаешь, что не сбудется, но вот почему-то хочется в нее верить. Продавать пустоту это вообще самый лучший бизнес. Спросите хоть доктора Курпатова, он знает.

Роберт Сойер — «Старплекс»

Иногда мне снится сон, будто я откуда-то сверху смотрю на город. Начинается все неожиданно и всегда по-разному, то я поднимаюсь на вершину горы и вижу этот город перед собой, то подхожу к краю обрыва, а он внизу. Иногда просто выхожу на балкон и раскрываю удивленно рот. Да и город то все время разный, то старинный, словно из сказки про Алладина, а бывает что модерновый из стекла и бетона. Но есть всегда общее, он огромен, пуст и светится изнутри. Я просто долго стою и смотрю, понимая, что спуститься туда, вниз, нет никакой возможности, можно только смотреть. Любуюсь что ли, чувствуя себя тем дрочилой, певшим популярную песенку про «Ах, какая женщина, мне б такую».

А потом просыпаюсь умиротворенным, успокоенным, все же есть в мире красота, пусть даже она существует только в моем сне. А раз так, значит врут все в телевизоре о том, что все плохо и все мы сдохнем. То ли от вируса какого-нибудь, то ли от разорвавшегося из-за предательства самых близких людей сердца. Все не так. Близкие нас любят и иммунитета у нас через край ко всему.

Проходит минут пятнадцать, я уже слушаю шум кофемашины, весело перемалывающей зерна или засыпаю молотый в турку ложкой с длиннющей ручкой и мысли становятся не такими оптимистичными. Все ведь оттого, что я просто древний, как дерьмо мамонта, вот и верю во всякую ерунду вроде добра, красоты и в то, что есть кому-то до этого дело. Нужно вливаться в настоящую жизнь, вот в одноклассников что-ли вступить или еще в какую лепёху, говорят, там тепло, правда, недолго.

Вот и книжку когда эту читал, ощущение было, что стою где-то на обрыве и смотрю на прекрасный город внизу, где люди любят друг друга, стараются понимать, мечтают сделать что-то для всех, чтобы всем стало хоть немного лучше. Пытаются творить прекрасное, не зная ему названия, Просто чтобы любоваться самим, может и еще кому понравится, а не продать подороже. А потом посмотрел на год издания и подумал «Тюю, лошара, повелся, это же все давно прошло, нужно быть жестче и эгоистичнее, а то обзовут слабым звеном.»Жизнь стала лучше, люди стали добрее, просто это незаметно.

Ю. Несбё — «Королевство»

 Почему-то постоянно вспоминался старый и совершенно по-детски циничный анекдот. По лесной тропинке бредет маленький дракончик, обливаясь слезами. Ну, а навстречу ему люди добрые. Сердечные.

— Что же ты плачешь, маленький?

— Я маму съел.

— Да что ты?

— И папу съел.

— Не может быть.

— И бабушку съел. И дедушку.

— Да знаешь кто ты после этого?

— Да. Знаю. Сирота.

Вообще, мне очень нравится Ю Несбе. Местами. Скорее всего, это те места, что он пишет будучи пьяным. В дупель. Драбадан. Стельку. Ну, или еще в куда. Когда все, что на уме, вылетает словом с языка, так что уже не поймаешь. Я в таких случаях, когда вылетело, обычно говорю, не было этого, не я это, начальник, послышалось просто. У меня есть ровно 89 вариантов отмазок от правды. А Ю не ссыт. Ну написал и ладно. Пусть останется в веках. Даже если правда сурова и нелицеприятна.

 В этот раз саке был (или была), нет, пусть будет было. Саке было паленым донельзя. Шопипец. Ю плющило и крючило словно он несчастное, извращенно-перекосоебленное древо Игдрассиль, вызывая желание убить всех и остаться одному. Аки у славного богатыря Жихаря. Ю не стал бороться с собой, а нафига. Валить казлов, так валить. Овец заодно. Это было еще в книжках про моего брата-алкоголика Харри Холле, где энтропия нарастала со страшной силой, выкашивая персонажей поначалу с периферии, а после из все более ближнего окружения главного героя. Пока тот не остался один посередь Осла с зазубренным топором в руках и мыслью в голове «Чо-та не то происходит в этом мире.»

 Вообще, когда дочитал книжку, в голове было аж две мысли. Многовато. Первая, приходящая талантливейшим авторам дурацкая мысль о том, что если я пишу детективы, ужастики или фантастику, я все, я недописатель. испортила жизнь многим. Ну вот получается у тебя писать детективы, и дай тебе бог, на кой тебе все эти «Над пропастью во ржи» и прочее фуфло.

 Вторая мысль была, как всегда, про баб. Что все зло в этом мире исключительно из-за них. Ну, то бишь, из-за непонятной и совершенно непредсказуемой любви к ним. Которая, если случается, вроде уже и не нужно ничего. И чем она сильнее, тем хуже все заканчивается. И вот тут Ю чутка накосячил, вильнул жеппкой, ну мне так показалось, может, на самом деле он и прав. Как говорят норвежцы, любовь любовью, а картошку на майские сажать никто не отменял.

 Короче, резюме, для тех, кто заплутал в потоке моего бреда. Книжка хорошая, но для Ю слабовата. Не его тема. Он может лучше, но о другом. А может, просто это старость.

Уильям Гибсон — «Идору»

Вообще, идея о том, что обычные бабы, рожденные ихней мамкой (а если быть точнее, потенциальной, прости господи, тещей), скучны и банальны, совсем не нова. И действительно, как пелось в старой песенке из моего пионерского детства «Из чего же сделаны наши девчонки?  Из цветочков, из клубочков, из шоколадок, из мармеладок». Ничего интересного. Месяц-другой и на такой вот букетик счастья возникает стойкая аллергия. С другой стороны, совсем без женщин тоже сложно, холодно спать, горы грязной посуды в раковине и что уж совсем ужасно, приходится носить не глаженые носки. Вот почему большинство мужественных представителей нашего сине-голубого бомонда из телевизора ходят по этому телевизору в коричневых ботинках на босу ногу. Потому что им может и тепло спать с ихним мужиком, местами может даже жарко от трения, но носки то этот мужик тебе никогда не погладит.

Но мы все-таки о нормальных пацанах, живущих по закону Божьему, одна из заповедей которого гласит, что задница все-таки для выхода, а не для входа. У которых не возникает вопроса, нравятся ли им женщины, а наоборот, возникает вопрос какие нравятся больше. И я так думаю. если бы товарища Гибсона спросили, какие женщины нравятся ему, он наверняка ответил бы, что те, что на процессоре Снапдрагон 855. А еще лучше, построенные на базе целого кластера таких процессоров для увеличения многозадачности бабы в быту и в постели. Видно, в последнее время разработки в этом направлении ведутся все больше и больше, не зря Кремниевую долину все чаще называют Силиконовой. Вононочо, Петрович, ради чего все было изначально задумано.

И вправду, господин Пелевин со своими куклойопами — это явно тупиковая ветвь цивилизации. Все намного интереснее. Вот и у Гибсона, подростковая поп-звезда, уставшая еженощно драть прыщавых поклонниц, штабелями падающих к нему в койку под песенку «Ты мое тепло, ты мое светло, я люблю тебя», однажды прозревает. Происходит это, когда на сборном концерте ко дню японской милиции он встречается с виртуальной певичкой. Которой на самом деле и нет, есть только голограмма, в нужный момент вылезающая из ящика с подведенным к нему пучком проводов и вовремя разевающая рот под музыку. Мужик очумел, остолбенел, обалдел, опупел, никак не могу подобрать достаточно емкого определения, а оху… здесь вроде нельзя писать. Наверное, так же было у Баскова с Киркоровым, когда кто-то из них впервые увидел другого вовремя открывающим рот. Вот именно так и рождается настоящая любовь. Правда, вот барабанщик, у которого вместо настоящих глаз искусственные, на месте нежной фиалки видит алюминиевую бочку, подключенную в розетку. Но ведь и в «Черном квадрате» некоторые придурки не могут разглядеть настоящее искусство.

Влюбленная поп-звезда тут же решает жениться на поющей голограмме, на что все окружающие печально подкручивают пальцем у виска. Что с ней делать то, кроме «А поговорить»? И то, у нормальных пацанов принято «А поговорить» потом, спросить как зовут, и не сгоняет ли возлюбленная за пивом в ближайшую «Пятерочку» а то мача чутка подустал от простых движений. А тут какое может быть потом. Нет, может быть, в этой алюминиевой бочке и есть какой-то специальный разъем, обитый алым бархатом и наполненный ласково обволакивающим статическим электричеством. Но ведь хочется иногда и позы менять. И все это мелочи по сравнению с толпами разъяренных фанаток. За спиной он слышит шепот, нас на бочку променял. Но за борт свою идору не бросает, все равно, говорит, женюсь. Вот же гад.

Такой вот себе сюжетец. С Гибсоном у меня всегда складывалось нелегко. Где-то до половины любой из его книг я изо всех сил пытаюсь понять, о чем это написано, кто все эти странные люди, а самое главное, зачем я взялся все это читать. После становится чуть понятнее, не совсем, конечно, зато веселее, действие начинает развиваться, имена запоминаешь, местами даже отдупляешь сложные технические термины. В этой книжке все точно так же. В кого ни плюнь, попадешь в чокнутого техногика, с исключительными способностями, но непонятными мотивами поступков. Самое же сложное, увязать всех этих персонажей и их мотивы во что-то цельное. У меня не получилось практически никогда. С этой книжкой тоже. Но Гибсон же не для того, чтобы оставить ощущение целостности в конце. Скорее наоборот, ощущение «Нихт не понял, но очень интересно». За что и любим его. Странною любовью.

Виктор Пелевин — Transhumanism inc.

Какое-то время я не мог понять, что читаю. Кто это написал. Очень напоминало лоскутные творения Владимира Сорокина, вроде «Сахарного кремля» или «Теллурии». Такая же лубочно-постиндустриальная держава на месте России, усыпанная коровьими лепёхами и конскими шариками, такие же замшелые граждане в треухах и зипунах из искусственного меха и с электробалалайками. В голове метались тревожные мысли. От сердобольных «А чей-та с Виктор Олеговичем то, болеет может быть» до радикально-карбонарных «А солнце то не настоящее».

Но через какое-то время стало отпускать. Сначала когда речь зашла о радиоуправляемых телочках, созданных исключительно для большой и чистой любви. К которым прилагается пульт с минимальным набором кнопок, вроде «Отключить звук», «Лежать», «Сосать» и «Стирать». И обязательно еще гарантийный талон, в котором четко прописана возможность бесплатной замены по первому требованию потребителя. Повеяло чем-то знакомым. Наверное, правда болеет классик, но потихоньку выздоравливает, подумал я. 

После знакомые слова стали попадаться все чаще. Оральная фиксация, анальная пенетрация. Нейрохлыст, анальное сверло XXXXXL, унижение оголтело-феминистичными девицами малохольных мужичков с особым цинизмом и, конечно же, сзади. Все как в старые добрые времена. А уж когда на одной странице трижды встретилось слово «нарратив», я понял, Олегыч вернулся. Снова здоров. Снова бодр и весел. Стал ждать появления «дискурса» и «ничего вообще», но так и не дождался. Видно злой китайский вирус не щадит никого, стирает самые устоявшиеся нейронннные связи, самые глубокие борозды на коре головного мозга.

Когда отпустило совсем и я на радостях написал на соседском зеленом заборе «Витя жив!!!» розовой краской, оставалось только вникать в суть, пытаться в мучительном мозговом штурме отдуплить, что же хочет сказать нам светило своим очередным осенним выписом. В куда отправляет нас этот посыл. От богатства смыслов кружилась голова. Маленькие жизненные истории складывались в картинку, словно стеклышки в детской игрушке с трудно произносимым названием «калейдоскоп». Хотелось воскликнуть «Ни хрена не понимаю, но очень интересно». Идея с престарелым олигархом, цель жизни которого матросить и бросать молоденьких провинциалок, конечно нова и свежа и подает ее автор совсем не так, как во всех этих сериалах и ток шоу в телевизоре. Но мораль для тупых не прописана даже курсивом, явное нарушение кодекса программиста на Питоне о том, что явное всегда лучше неявного.

После начались отсылки к прошлым книжкам. И тут явный маркетинговый прокол. Автор наивно верит, что все уже прочитали его прошлые книжки. И вместо того, чтобы оставлять внизу примечания, вроде «Тут отсылка к Ëmpire V (700 руб в Озоне), а тут к Бэтмен Аполло (800 рублей в Майбуке)», подогревая читательский интерес к печатной продукции прошлых лет и Литресу, Виктор Олегович оставляет нас в растерянности. Напевающими «и кто его знает, на что намекает». Чем дальше, тем этих отсылок больше и круговерть в голове все усиливается.

В итоге я остался в легком недоумении. То ли у автора ограниченное количество мыслей, как у того прапорщика из анекдота «Не мешайте мне, у меня есть мысль и я ее думаю». То ли, напротив, мыслей этих чересчур много, но времени на то, чтоб отлить на них в гранит, не хватает. Акулы книгоиздательского бизнеса держат Олегыча за яйца мозолистыми от постоянного пересчета денег руками и требуют ежегодно выдавать на гора шедевр. Скорее всего так и есть. Хочется воскликнуть «Руки прочь от достояния республики» или хотя бы «Атстаньти, сволачи». Может хором крикнем? Может отстанут? Может тогда дождемся?